в карман юбки и извлекла скомканный лист бумаги. На лице отразилась паника. – Но забирать нельзя.

– Конечно, я отдам его тебе. Я хочу только взглянуть. На секунду.

Мои слова ее успокоили. Она разгладила листок и протянула мне:

– Слуга мистера Громвеля дал мне это, чтобы привратники меня впускали и выпускали. Здесь сказано, что я работаю на него и на других джентльменов. Как я говорила, он один из управляющих, и, если у тебя нет бумаги от кого-то из них, тебя на пропустят.

Я изучал пропуск, пока она пила. Она следила за каждым моим движением, склонив лицо над кружкой. Пропуск разрешал ей входить в Клиффордс-инн и выходить оттуда, когда она обслуживала жильцов лестницы XIV. Подписано Люциусом Громвелем, управляющим, одним из тех, кто руководил делами Клиффордс-инн.

Громвель. Люциус Громвель.

Я внимательно смотрел на написанное. На миг я забыл о боли, о зуде и об усталости. Записка сэра Филипа Лимбери, обращенная к Хэксби, и стихотворение, которое мы с Кэт нашли в вещах Табиты, служанки госпожи Хэмпни, были по-прежнему у мистера Уильямсона. Но я хорошо запомнил, как они выглядели. Три бумаги были написаны в разное время и при разных обстоятельствах. Тем не менее они выглядели так, будто их написал один человек, хоть я и знал, что это не так: Лимбери написал записку Хэксби, а Громвель выписал пропуск для Мириам.

Разве удивительно, что их почерки схожи? Оба учились у тех же учителей с детства: они росли вместе и были закадычными друзьями в школе и в университете. Возможно, они научились писать под руководством одного учителя.

В таком случае почерк, каким было написано стихотворение, украденное у Геррика – «Когда в шелках моя Селия ходит», – может принадлежать как одному, так и другому. Что касается буквы «Л» под стихотворением, она может обозначать Лимбери, как мы считали до сих пор, так и с такой же вероятностью – Люциус.

Я вернул пропуск Мириам. Сэм налил ей остатки эля. Это был крепкий напиток – ее лицо раскраснелось, а дыхание участилось. Я поднес шиллинг к ее лицу. Она уставилась на него, как кошка на мышку.

– Я бы предпочел, чтобы мистер Громвель не узнал, о чем мы говорили.

Она яростно затрясла головой:

– Я не скажу, клянусь. Он такой вспыльчивый, сэр. Он готов побить служанку, едва взглянув на нее. Представьте, вчера он ударил человека, который ему прислуживает, выбил ему зуб. А все из-за того, что был не в духе, потому что рука болит и из-за этой бешеной собаки, так он…

– Что? – резко сказал я.

От резкого тона она сама сжалась, как собака.

Я смягчил голос:

– Мириам, у меня случайно получилось так громко. Так что за собака? Расскажи мне.

– Укусила его за руку. Прокусила до кости, как сказал его слуга. И кровь текла, как из резаного поросенка.

– Когда это было?

– Позавчера. Мистер Громвель боялся, что собака бешеная и он сам взбесится и будет бегать по улицам с пеной изо рта. – Она поежилась, испытывая видимое удовольствие. – Будет выкрикивать ругательства уважаемым людям и кусать их, и те тоже станут бешеными… – Удовольствие сошло с лица Мириам. – Но он пока еще не стал бешеным. Может, и собака-то бешеной не была. Может, просто его возненавидела.

Благоразумие лучше бессмысленного самоотречения, решил я, для всеобщего блага, а не только моего.

Поэтому на всякий случай я зашел в аптеку на Флит-стрит и принял умеренную, тщательно рассчитанную дозу лауданума. Сэм косо на меня посмотрел, или мне так показалось. Я обругал его, велев держать свои взгляды и мысли при себе, и вышел из лавки, полный праведного негодования.

Я отыскал Уильямсона в Мидл-Темпл. Он обедал с мистером Робартсом, человеком, с которым нередко встречался по частным делам. Он извинился перед хозяином и вышел в коридор.

Уильямсон подвел меня к глубокой оконной нише, где мы могли разговаривать так, чтобы нас не услышали и не увидели. Мне кажется, мой отчет был вполне вменяем. Я рассчитал дозу с большой осторожностью: я верил, что в умеренном количестве аптекарское снадобье обостряло мои умственные способности и притупляло боль до уровня, когда она была почти выносима.

– Сэр, сегодня утром я вспомнил два факта, которые ускользнули из моей памяти. Во-первых, имя Громвеля – Люциус. Во-вторых, Челлинг сказал мне, что один из его одноклассников – камергер королевской спальни. Наверняка это Лимбери.

Уильямсон нахмурился:

– И что?

– Мы полагали, что буква «Л» под стихотворением, обращенным к Селии, означает Лимбери. Но, возможно, это первая буква имени Люциус. А два человека, которые учились в одной школе, вполне могут иметь схожий почерк. В случае с Громвелем и Лимбери это так и есть – я только что проверил. И еще сегодня я узнал, что Громвеля укусила в руку собака, что может его связывать с раненым псом у дома мертвой служанки в Ламбете. Собака с колотой раной в боку.

– Что вы хотите этим сказать? – промолвил Уильямсон. – Что это Громвель преступник в этом деле? Что это он был любовником госпожи Хэмпни?

– Почему бы и нет, сэр? Он лучше подходит для этой роли. Волне разумно для Лимбери держаться подальше от госпожи Хэмпни. Конечно, Громвель действовал по его указке, хотя, думаю, он был не прочь на ней жениться, если бы у него вышло. Убить сразу двух зайцев. Как-никак у нее были деньги, а ему они были нужны.

– А потом убил ее, когда она отказалась делать, как он велел, а потом убил Челлинга, когда тот стал угрожать, что разоблачит его. И служанку в Ламбете тоже, – возможно, она пыталась выудить у него деньги, так как знала, что он любовник ее хозяйки. Стихотворение может служить доказательством этого. – Уильямсон замолчал, задумавшись. – Возможно, вы правы, но какой толк мне от этого? Вы не предоставили ничего такого, что милорд Арлингтон мог бы предъявить королю. У Чиффинча сильное положение, сильнее, чем у кого бы то ни было, поскольку он посвящен в секреты короля. Если я хочу ему навредить, свидетельства против него должны быть прочными как сталь.

Я ожидал похвалы от Уильямсона. Мне следовало знать, что подобные надежды почти всегда напрасны. Кроме того, люди, которые посвящают свою жизнь этому странному, извращенному миру Уайтхолла, не такие, как мы, обыкновенные люди. Они живут по иным правилам. Уильямсону не так важно было найти убийцу, как собрать боеприпасы для нападения на Чиффинча.

Я попробовал зайти с другой стороны:

– Леди Лимбери была в суде, когда слушалось дело.

– Я думал, она почти не выходит